– Истинному Джонатану — Чайке, живущей в каждом из нас, – начинает Волк, раскрыв книгу, он чуть улыбается ей, почти так же он иногда улыбается Кузнечику.
– Часть первая, – говорит он, и это тоже звучит, как что-то важное, – то есть, действительно важное или даже выразительное – потому что в каждой истории начало – это самое главное. Но при этом нельзя забывать о последовательности.
Волк делает паузу, и прежде чем в действительности начать, пробегает глазами по чужим лицам. Если очень захотеть, то эти лица тоже можно запихать на белый (или клетчатый, а то и разлинованный, с косыми черточками и розовыми полями) лист ровными строками, буква к букве, слово к слову. Про каждого по истории-характеристике – и почти во всех этих литературных портретах найдется место членовредительству, если Волк прямо сейчас всерьез не возьмется за чтение.
– "Было утро, и новое солнце золотом разлилось по испещренной рябью поверхности моря", – снова улыбается Волк, но теперь книга ни при чем, он просто прячет в ней свое удовольствие от увиденного.
О, ему более чем достаточно того, что на веснушчатом, бледном, почти безвольном личике Македонского отражается одно только терпеливое ожидание сказки, и нет ни единой кровожадной морщинки.
«Как ты такой получился?» – думает Волк, читая вслух. Делает это он, скорей, по памяти, чем по книге, «Чайка Джон Ливингстон» так часто оказывается у него в руках, что скольжение взглядом по строчкам, буквам и точкам стало, скорее, ритуалом, чем необходимостью.
Все нужные слова уже и так внутри.
– …"Большинство чаек не утруждает себя изучением чего-то большего, чем элементарные основы полета. Отлететь от берега на кормежку и вернуться — этого вполне достаточно. Ведь для большинства имеет значение не полет, но только лишь еда. Но для Чайки по имени Джонатан Ливингстон важен был полет…", – голос следует за напечатанным, а мысли отлучаются по своим делам, они все еще крутятся вокруг увиденного, задуманного, подмеченного.
Если думать символически, в смысле, символами и о символах, то Македонский похож на легкомысленную галочку, оставленную на полях. Или на барашка в коробке. Того, которого просил Маленький Принц у летчика. Но такие фантазии - это как-то слишком, хотя…
Почему нет?
Волку иногда в самом деле кажется, что он подглядывает через те четыре дырочки для дыхания в душную полутень, глаза ничего не различают, но он же не просто так Волк – ему хватает тихих звуков: перетоптываний, шорохов, шагов, вздохов. И запахов (запахи очень важны для семейства псовых), а Македонский пахнет, как новогоднее утро. Чудесами.
«Это все только чудится», – одергивает себя Волк по обыкновению.
«Так разве бывает?» – думает он, когда сквозь чужой пот и шампунь пробивается что-то чистое с хвойно-цитрусовыми нотками.
«Может, все не так уж однозначно» – понимает он однажды. И это начало.
Слепой пахнет затхлостью и пустотой.
Кузнечик – кошками.
Вонючка – неприятностями.
А Македонский… мандаринами, ёлкой, корицей, мокрыми перьями, чужой рвотой (и это фу как противно), терпким кофе, солнечным небом, дождем над крышей Дома. И каждый запах - словно теплая рука, почесывающая за ухом. От такого хочется скулить от счастья, хотя особо-то и не с чего.
– "Когда сознание вернулось к Джонатану, – Волк говорит это так, словно сознание прямо-таки вломилось к бедной чайке, с парой девочек и бутылкой крепкого пойла. Ребята тихо фыркают или похихикивают, и чтец молчит, до тех пор, пока тихие смешки с пофыркиваниями не превращаются в благоприятствующую чтениям тишину, – …было уже совсем темно, и он плавал на поверхности моря, мерцавшей в лунном свете".
Им не с чего смеяться. Это очень трогательный и значительный момент будет позже. Но они смеются.
Ему не с чего искать в Македонском тайны и секреты. Но он ищет, правда, не внутри, а вокруг, тихо и долго. Ищет и натыкается совсем не на чудеса, а на какие-то непонятные крошки – не то от торта, не то от черствого хлебца. Крошки на то и крошки, что с них не составишь полной картины происходящего. Но если вспоминать мировую литературу, то рассыпанные крошки – это пролог. Они -  как будто дорожка к чему-то важному – к тайне или к дому ведьмы – и вокруг себя Волк находит их преогромное множество.
Как будто Македонский хочет, чтобы его секрет разгадали, а может быть, он просто дразнится, но…
Вообще-то, Canis lupus – хищники, живущие выслеживанием, так что дальше просто подключается инстинкт. Да, Македонский в самом деле напоминает Волку барашка из коробки, но сам Волк вовсе не считает себя Маленьким принцем. Совсем на него не похож, вообще-то.