Столовая  - не самое удачное место для беседы с глазу на глаз. Но именно здесь и сейчас, после окончания обеда, когда все лишние уши утекли по своим делам, а со столов еще не начали яростно стирать следы их пребывания, Волк сидит один. Можно, конечно, задуматься над тем – а чего же он, собственно, сидит? Задумал что? Ждет кого? Не имеет значения, кого бы он ни ожидал, в данный момент дождался он именно Стервятника. Большая птица со всей своей хромой грациозностью усаживается на стул напротив своего визави.
- Есть разговор, Сероголовый. – Говорит Птица, оглядывая пространство за спиной Волка, словно убеждаясь, что их действительно не подслушивают. А потом переводит взгляд прямо на него. – Ты должен меня понять. – Он молчит какое-то время, глядя как-то полудико – полузатравленно. Он думает. То, о чем он хочет просить и спрашивать – неприемлемо. Это противоречит всем мыслимым нормам, воздвигнутым им самим. Так нельзя. Нельзя. Но он не может не… Ведь Волк же был там, мог видеть, мог слышать… Он все готов отдать, чтобы хотя бы вновь коснуться руки брата…
- Мне нужно знать о том месте, откуда тебя вернули не так давно. – Сипит Стервятник, опираясь руками о стол и подаваясь чуть вперед, не желая ронять слова в пространство. Не желая их вообще произносить, но все же проталкивая, сквозь сжатое горло. – Мне нужно знать… - Говорит с нажимом, так, что все невысказанное повисает между ними плотным осязаемым облаком. Волк не дурак, сразу поймет о чем речь. Вопрос только один, что он потребует взамен? Стервятник никогда не обольщался на счет этого человека. Все они, теперь уже точно все, вожаки стай действовали всегда в своих интересах. У кого-то эти интересы в большей степени затрагивали состайников, у кого-то не затрагивали вовсе. Но это вопрос совсем для других бесед. Сейчас его интересует только то, согласится ли Волк на этот разговор в принципе. И он пристально вглядывается в его черты, ища малейшие отголоски нежелания идти на контакт.

Стервятник смотрит.
Склоняет голову и смотрит. Он, кажется, слушает. И он слышит и видит. Едва заметно, хотя Волку конечно заметно, дергается, как от пощечины, когда тот кивает приветственно. Но кивает не ему, Рексу, а тому, кто вечно стоит за правым его плечом. И Рекс закрывает глаза и дышит. Макс.
Его вечная персональная, неизбывная боль. Его кратер, его разорванный ядерный реактор, что никак не уймется выпускать из своих застенок ядовитые пары и воды. Он всегда здесь, всегда где-то рядом. Рекс может ощущать его дыхание, течение его мыслей и усмешку, что касается его губ, когда он думает, что его живой брат смешон. Да, все верно, Стервятник смешон и жалок. Сидит и просит помощи. И у кого? В пору рвать волосы на голове. Надо решить только на чьей.
Он открывает глаза и смотрит на Волка. Сероголовый словно немеет, перебирает струны и молчит. И время делается растянутым, ленивым, как голубь в жаркий летний день, чунающий на карнизе. Оно становится густым киселем и едва-едва движется в пространстве. А Волк молчит. И думает. И мысли его Стервятнику понятны. Ведь он - огромная старая птица. Видеть - одна из основных его задач, иначе не было бы у него той определенной власти, что он имеет до сих пор. Впрочем, сейчас все так зыбко в Доме, что в любой момент любые привилегии рухнут, как плохо поклеенные обои.
И, все таки, Волк молчит. И это может означать что угодно. И это означает все, что угодно. И "да" и "нет" и все в одном взгляде, в одном протяжном, басовитом "ми" шестой струны, что непременно вплетается в перебор. И Стервятнику хочется рассмеяться и стукнуть тростью об пол, одернуть, заставить отвечать четко и внятно. Только ведь это не нерадивый птенец. Его не за что отчитать. перед ним теперь полноправный вожак. И относиться к нему стоит подобающе.
- Я хочу его увидеть. - Говорит Птица. Говорит ровно и сам себе удивляется, потому что с такими комками в горле полагается хрипеть старчески, а у него, гляди-ка, вполне себе нормальный голос. Знать, еще может держать марку старое пернатое тело.