Шекспир огрёб пребывание в Могильнике почти случайно — просто во время очередного приступа головной боли умудрился в итоге потерять сознание; а поскольку госпожа Удача — дама своевольная и своенравная, и если для кого и добрая, то для него — явно иначе.

Кому как, но для меня в Могильнике самое страшное не то, что это Могильник, и даже не Пауки — от нашей палаты они вообще шарахаются и стараются поскорее свалить, видимо, мой «сосед» здесь здорово знаменит, потому что максимум, что я мог бы совершить, явно не вписывается в таковую реакцию — а скука. Ты лежишь. И молчишь. И даже книг под рукой нет. И, главное, причин-то объективных тут валяться несколько часов уже нет, подумаешь, голова разбита и в обморок падал, это ж фигня и вообще быстро проходит.

Тихонько выбраться из Могильника не получилось, шумно — тоже; получилось добыть бутылку винища, спасибо кому-то из Логов, с которыми додумался заключить договорённость. В идеале, конечно, какую-нибудь бы настойку Стервятника, но увы, увы.

"Закат раскинулся крестом", закат залил комнату, противный больничный зелёный (как рвота) и потрескавшийся белый окрасились в оттенки вина, крови, апельсинов и золота вод Ганга; съездить бы в Индию, пробуя на вкус все её названия, эти Мохенджо-Даро, Гандхара, Аванти, Мадхья-Прадеш: они же на языке как сыпучие специи, как коричневый сахар, как шипучие леденцы и как тысяча ещё всего подобного. Прочитать наконец Махабхарату и Рамаяну; познать тот самый чёртов дзен, потому что, кажется, именно Индия — идеальное место для, почему бы и нет.

— Да невозможно так жить ведь! — понимая, что мысли ушли в какие-то такие дебри, откуда не выбраться никакому разумному человеку, восклицаю.

Шекспир скатывается с койки, добывает из-под подушки бутылку, ищет подходящую горизонтальную поверхность, куда бы поставить; старая облезлая тумбочка, производство которых остановлено, кажется, лет -дцать назад, почти идеально подходит под эту роль. Вечер — самое время начинать попойку.

И когда-нибудь я, конечно, сопьюсь, а пока задумчиво размышляю, будет ли логичным и разумным сбить горлышко бутылки в честь просранного где-то перочинного ножа. Грустно вздыхаю и чешу в затылке, разглядывая соседа по палата.

— У нас есть повод напиться, как считаешь? — это, кажется, совершенно риторический вопрос, поэтому парень продолжает, особо не дожидаясь ответа, — Я вот определенно совершенно точно считаю, что есть. Но бутылку сам не открою, потому что сбивать горлышко тут чревато, а нож где-то бессовестно... кгхм, «потрачено». Подсоби, а?

Наверное, надо бы придумать какое-нибудь внятное объяснение тому, что ты после попытки свалить отсюда хоть куда-нибудь два часа лежал труп трупом; лежит бревно, одними глазными яблоками под закрытыми тонкими веками вращает, причём неистово, но молчит; хотя нет, ещё то кулаки сжимает и становится напряжённым, как девушка перед изнасилованием — обречённо-злое такое напряжение; то расслабляется до состояния "дохлая медуза танцует танго в окружении водорослей". Но ведь его не существует, и мир это прекрасно знает, поэтому. Поэтому — к чертям всякие разумные объяснения; к чертям доброе, светлое, вечное и прочая лирическая чушь.

— А то скуууууууучна же! — тянет, откровенно кривляясь и паясничая и покачивая бутылкой в руке; рискуя грохнуть её о железную спинку койки, но нет, хотя бы в этом плане удача пока что благосклонна к товарищу Шекспиру, шуту и дураку — впрочем, вполне возможно, что даже (о ужас, возмутительно, такого не может быть! — восклицают дамы с набелёнными свинцом щеками и поправляя припудренные парики) королевскому.

p.s. потом очухаюсь и распишусь. пока - так.

Отредактировано Шекспир (2014-09-05 23:13:56)

Кэмел рассматриваю подобно барышне, увидевшей таракана. И нет, хрупкие леди, вопреки представлениям, не падают в обмороки, когда нет свидетелей — о нет, их взгляд полон непереносимого презрения к судьбе. Барышня в моём лице брезгливо приподнимает бровь вверх, мол, это — мне? Впрочем, когда ты носишь шмотки, которые, кажется, стащил в неком городе уровня средневековой цивилизации (туалет типа сортир, холщовые мешки вместо рубашке и штанов и вообще), да и то, у цыган, не время выделываться, верно?

Закуриваю и соображаю, что хорошо бы изобразить закрытую дверь. Где-то тут валялась швабра... Если паучихам вздумается ломануться внутрь и их встретит таковая преграда — думаю, они окажутся достаточно умны, чтобы не лезть дальше. Впрочем, есть у меня смутные подозрения, что они сюда не полезут в принципе. Слишком уж полные опасения взгляда кидали они на сопалатника и сочувственные — на меня.

На самом деле, конечно, хорошо бы сыграть трагикомедию в главной роли с собой, в конце концов, сколько уж времени я устраиваю театр одного актёра? Но мне так откровенно лень, что я просто щурюсь на Волка сквозь дым, провожая взглядом эти пижонские жесты и бутылку в руках — ага, кто-то, кажется, выделывается не меньше нашего. Впрочем, почему бы и да?

Могильник, Могильник... О, как много в этом слове! Впрочем, Шекспиру не привыкать к больницам и прочим радостям, полжизни там прошатался — как о диагнозе узнал. Ой, а давайте мы вас ещё проверим на бла-бла, давайте мы поимеем с ваших родителей ещё эн-ную сумму денег. Пле-вать.

Вообще, конечно, от меня могли бы ждать ответа на вопрос; решаю, что пить вино из стакана для меня смерти подобнее, чем из горла — это тоже, в общем-то, жест театральный. Не менее театральным — а чего от меня ждут, спрашивается? — движением отбираю бутылку и делаю пару глотков, не выбирая пафосную позу — куда уж дальше.

— Я, дорогой друг, как и все бытовые алкоголики, ищу там только дно... Не более и не менее. Хотя могу ещё и днище поискать. Жаль, в винах осадка толком нет — из меня, говорят, временами шикарная Кассандра. Паричок прикупить, как считаешь, к выходу туда? — и киваю на окна, после делая ещё глоток; кадык дёргается, но ни капли винища мимо пасти. — На самом деле, это коварный план — вдруг ты страшно брезглив и мне больше достанется?

Бутылку протягиваю обратно, другой рукой шарюсь по карманам в поисках колоды — это, вообще-то, обычная колода для покера, но её рубашка исписана и изрисована; впрочем, свою долю корректировок получили и платья дам, и лица королей. Она не то чтобы гадательная, так, игрушка для скучающей интеллигенции; её забавно протягивать новичкам, не знакомым с методами домовских — поиграем?

На самом деле, Волк для меня — это эдакий символ свободы и победы, Родина-Мать и всё такое. Но не признаваться же парню, который, в общем-то, недалёк от тебя, а ты от него — хэй, чувак, спасибо за вдохновение. Поэтому нужно просто выпить вместе — а остальное не очень важно на данный момент.

Держи нос по ветру, хвост пистолетом и не заморачивайся — когда-нибудь мы начнём жить по этому принципу, а до того момента, как, придётся потерпеть.

— Что, тебя тоже здорово смущает это местечко, ага? — это даже не пробный мячик в беседу, это так, досужее замечание, хочется забить эфир, а новые умные словеса не придумывается. Вот и ляпаю первую пришедшую на ум чушь, а дальше будь что будет и хрен знает что получится.