Неправильное название, здесь вовсе не черным-черно. Облака багровые, горизонт сер, и я уже с трудом, но вспоминаю, откуда и зачем пришла. Мои руки, мои ногти – все стерто этим местом, которое должно давать надежду и дает ее, хоть совсем не похоже на то-к-чему-нужно-стремиться. Это самая дурная сторона Изнанки, самая грязная, безнадежная, и оттого я здесь. Только найдись.
Они приходят однажды. Вытянутые, как струна, с неумело выбеленными волосами и грязными разводами на щеках. Серолицые. Я попалась им на глаза, и я им не нравлюсь. Некрасивая, чумазая, потерянная девчонка в запачканной юбке насмехается над ними. Слишком поздно прятать улыбку в ладонях, они заметили меня и схватили, они били меня по лицу, по спине – на мне почти не осталось живого места. И я почти забыла, что существую где-то еще. Была слишком занята поисками.
Сначала я посчитала, что это не страшно, подумаешь, какие-то отморозки, но то, как прохожие отводили глаза, сжимая веки, наверное, до тех пор, пока, не лопались капилляры, заставило меня усомниться. И тогда я кусалась, визжала, рычала, билась в тощих цепких пальцах, делая тем самым только хуже. Они не простили мне насмешки, не простят и этого.
Серолицые приволокли меня в огромный особняк, в котором жили, и теперь пришла их очередь надо мной смеяться. Я больше не принадлежу сама себе. Только вера найти проводника придает мне храбрости.
Они могут бить меня, заставлять убирать за ними, но бояться их мне незачем. Только невозможности вернуться или уйти насовсем. Если это можно назвать сном, то я, пожалуй, скажу, что это больше похоже на кошмар. Избегаю зеркал, избегаю смотреть на свои изъеденные синяками руки – только бы выжить, только бы выбраться, только бы найти.
А они все не прощают.
Мне удается уснуть в кошмаре, где-то за досками, за печью, чтобы не нашли. Я ищу, а они не должны. Слышу их резкое дыхание – значит, забыли обо мне. Лишь бы мне не забыть. Выкарабкаться. Там – не я.
Сплю я недолго, у Серолицых веселье, очередное сборище уродов и уродин, нелепых, бессмысленных, одинаково безобразных. Они накачиваются наркотой и идут наверх, иногда за руку, иногда просто бок о бок. Под утро мне, конечно, придется приводить особняк в порядок, ровно как и их самих, их рожи в пятнах краски и травы, их темные корни волос. Я не разговариваю с ними, не перечу им, не улыбаюсь, моя жизнь за пару дней (Часов? Месяцев? Лет?) превратилась в сплошную череду серых лиц.
Я просыпаюсь и понимаю, что не смогу Прыгнуть. Эти Серолицые, они не просто люди, они – существа, способные вытягивать из меня лучшее, то, что у меня вообще есть. Им проще было бы убить меня, но я крепкий орешек, и оттого интереснее меня ломать. Для них я не человек – кукла. Бьюсь об заклад, не первая и не последняя редкая добыча с расцарапанными скулами, ставшими совсем очевидными. Они нажираются, блюют, но про меня вспоминают только когда им скучно и не над кем поиздеваться.
Пока они дрыхнут после очередной попойки, я осторожно выхожу во двор, смотрю, один из них следит за мной мутным похмельным взглядом, нехорошо так следит, с укоризной, всегда готовый к прыжку. Только я ему не мышка.
Втягиваю носом воздух. В Чернолесе он совсем другой и пахнет иначе, для каждого по-своему, для меня, например, - разлагающейся надеждой.
Найдись. Пожалуйста, найдись, - глаза, отвыкшие от дневного света, видят, будто в тумане, но я вглядываюсь, пока они не краснеют и не слезятся от слабого ветра, мне страшно моргнуть (а вдруг прогляжу?) Стоил ли того риск? Риск того стоит.
Серолицый смотрит на меня в упор, но я рыскаю по сторонам взглядом и заламываю руки.
Он где-то есть, и он совсем не похож ни на одного из них.
