Внешность:
Rob Cattanach/Роб Каттанах
Тема пробного поста:
День, когда Рыжего выписывают из Могильника и отправляют в свою стаю.

Никто не верил, что он настанет, а он настал. День, когда мне выходить из Могильника.
Это ж радостный день для всех. Это праздник – может быть, даже «со слезами на глазах». Все считают дни до выписки, если им вообще определён день.
Только мне что-то не радостно.
Я-то знаю правду: это мой маленький личный выпуск. Это мой ужас за порогом. Как все боятся Наружности за пределами Дома, так я боюсь Дома за пределами Могильника.
Я знаю о Доме всё, и всё понаслышке. Как я приживусь там, если никто и вовсе не верил, что ко мне применимо хоть что-нибудь с корнем «жить»?
Не думать, не думать, недуматьнедуматьнедумать…
Ещё корсет этот, ещё эти хилые ноги, я себе кажусь бочкой на спичках: толкни – и всё, упаду, разобьюсь, пролью все свои бесценные жидкости и поминай как звали, окончу жизнь бесславно и быстро, вдобавок ещё и вдали от родных мест, вдали от всех, кого…
Ша, тихо. Есть радость и за пределами Могильника. Родная, рыжая радость, родная рыжая Рыжая. Чёрта с два нам и дальше удастся так же легко ходить друг к другу в гости, как и раньше, но всё-таки…
Всё-таки она уже там, уже ждёт, и надо, надо, надо пересилить себя и шагнуть за порог Могильника свежим, обновлённым и – как это ни смешно – здоровым (а это гомерически смешно, что позавчерашний покойник уже, считай, здоров).
Собственно, это я очень здорово и смело махнул сейчас насчёт «шагнуть за порог», потому что меня всё равно сейчас отсюда не выпустят. Доктор Ян там заполняет какие-то бумажки, а я вот собираю вещи и жду. Ждать – это я умею, ждать – это всё, наверное, что я умею вообще. Тоже отучаться придётся, за пределами Могильника никто не даст жизни терпеливым. Вытаскиваю из-под кровати коробку с «Монополией» и глазею на неё, пока она не начинает смотреть на меня в ответ, и всё гадаю: кому она сдалась за этой дверью? Там вообще будет время в неё играть, со всеми уроками и, не знаю, всякой там активностью? В конце концов снова кладу коробку на пол и ногой (обалдеть, у меня работают ноги, я вообще к этому привыкну когда-нибудь?) заталкиваю под кровать. Пригодится следующему, я сегодня добрый.
- Пойдём? – в дверь просовывается сочувственная голова медсестры. – Готов идти? Можешь?
Как будто они выписали бы меня, если бы не мог.
Киваю, берусь за сумку, но её уже поднимают за меня. И мы идём, и дверь из Могильника становится с каждым шагом ближе на километр, приближается ко мне со скоростью света, и со скоростью света мчится мне навстречу какая-то совсем другая жизнь, новые дни, новый я, новые люди.
Что я им скажу? Что я сделаю?
Протяну руку, назову диагноз, спою любимую песню? Сходу влечу в круговорот лиц и кличек, подерусь с кем-нибудь, найду лучшего друга? Ошарашу всех паспортными данными, заворожу хлоп-хлоп гляделками, расплачусь и позову сестрёнку?
Я не знаю, не знаю, и в то же время я знаю, что мне нужно больше всего.
Привет, я Смерть, я обманул смерть и поэтому больше не хочу носить её имя.