Сколько мы уже сидим в Кофейнике: час, два, год, двадцать минут? Время вообще штука нелинейная, а здесь и вовсе ходит какими-то жуткими спиралями. Можно напиться в хлам за десять минут, а можно не захмелеть и за несколько часов.
Впрочем, если быть откровенным, я, наверное, ближе к первой стадии. Немного.
– А помнишь, как раньше было? – спрашиваю я у Сфинкса, по-моему, не в первый раз. Или в первый. Буду я ещё такие мелочи запоминать. – Когда мы… втроём… даже если это были и не мы… И «Монополия». Ты знаешь, что я оставил там свою «Монополию»? Там?
Слово «Могильник» я вслух не произношу, его тут почти никто не любит.
– Там вообще в неё разве будет кто-нибудь играть? Я не подумал. Но разве будет? Там не у всех такая беспечная жизнь, как была у меня… у нас… Слушай! – мне в голову приходит светлая мысль, и я останавливаю палец перед своим лицом.
Красивый палец, если подумать. Длинный. Не без заусениц, конечно, и не очень чистый, зато свой, тут не все могут этим похвастаться. Чернильное пятно откуда-то, словно я прямо вот весь день за тетрадками провёл. Откуда бы? Задумчиво тру пятно, снова фокусируюсь на пальце.
– Я тут подумал, – продолжаю я уверенно, а потом столь же уверенно замолкаю.
Светлая мысль. У меня же была светлая мысль. Только какая?..
– Я тут подумал, – повторяю я чуть более задумчиво.
«Не знаешь, о чём?», тянет спросить. Но это же Сфинкс, это же чёртов Сфинкс, и кто ж его разберёт, а вдруг он и правда знает. И если он, чего доброго, и правда знает, о чём я там подумал, а я не знаю, а он знает, то я с воплем выброшусь из кофейникова окна, если пролезу.
И вдруг вспоминаю.
– Слушай, – говорю снова, – ты ведь не меньше меня по ней скучаешь, а?
Тут я ему польстил, конечно, потому что «не меньше меня» он скучать не может никак, но куда в нашем деле без лести (а какое оно, наше дело, кстати-то?).
– Это ведь, ну, правила, – улыбаюсь, у меня много зубов, – они чтобы нарушать. Пошли навестим. Обрадуем. Сюрприз. А вдруг у неё день рождения сегодня. Ты вот знаешь, когда у неё день рождения? Его не бывает. Совсем, вообще. Пошли.
Приподнимаюсь из-за стола, но что-то запутывается в чём-то, что-то от чего-то не может оторваться, моих частей тела становится странно много и в каких-то неожиданных местах, и я снова плюхаюсь на стул и смотрю на Сфинкса с непринуждённым видом, словно так и задумывалось.
По крайней мере, я надеюсь, что как-то так я и выгляжу в его глазах.

Я и не сомневался, что он согласится, конечно, вон как расцвёл. Это же наша Рыжая. Моя сестрёнка. Ну и ему… кто-нибудь.
Улыбаюсь до ушей, тяну к нему руку, чтобы добродушно потрепать по лысому черепу, но немного не угадываю с координацией и, кажется, неслабо ударяю Сфинкса по макушке. Тяжело контролировать все эти конечности. Вот ему куда проще, он к этим своим граблям привык, как к родным, чашку вон как держит – не уронишь. Любой рукастый позавидует… рукастый? ручной? руковатый?..
– Мировой ты парень, Сфинкс, – говорю. – С тобой можно хоть в огненную воду, хоть в трубу…
Кажется, как-то по-другому эта поговорка звучала, но мне и так нравится.
– И брови ты классно чешешь. Я так не умею. А знаешь что, ты вполне можешь её в подарок вот этому умению научить… ну или бант нацепить.
Перед глазами встаёт воображаемый Сфинкс, кокетливо перевязанный бантиком. Почему-то вылезающий из торта и полуголый. А может, и голый, но моё воображение наотрез отказывается выпускать его из торта больше, чем наполовину. И без того зрелище не для слабонервных.
Морщусь, пытаюсь запить эту дурацкую картину, но у меня уже никакого алкоголя в чашке не осталось. Тянусь за той, что в руке у Сфинкса, но она держится будто приклеенная. Говорю же, отличные грабли у него, я бы так не смог.
– Да не жлобись ты, дай выпить-то. А банта, я подумал, не надо всё-таки. Мы лучше знаешь что? Я придумал, что. Есть у нас… одна ценность. Только для этого надо или вандалами заделаться, или в Могильник.
Сейчас я это слово произношу, да. Потому что сейчас без него никуда, это указание.
Сфинкс, конечно, и так уже должен был понять, что у меня на уме. Но я не удерживаюсь. Придвигаюсь к нему вместе со стулом, который как-то подозрительно послушно прыгает за мной: похоже, прилип или зацепился за что-то, поэтому я и встать толком не мог. Наклоняюсь почти к самому уху и говорю чем-то похожим на шёпот:
– Мы ей можем, ты только не пугайся, мы ей можем… рисунок Леопарда принести. – Знаю, что он захочет меня остановить, поэтому взмахиваю рукой перед его лицом. – Ты погоди, ты не спорь пока, ты подумай, это ведь самое… самое бесценное, что у нас есть. Он ведь для всех рисовал. И для девчонок тоже. Если Рыжая этих рисунков не заслуживает, кто вообще тогда заслуживает?!
Кажется, мой шёпот уже не шёпот, хотя я всё так же почти целую сфинксово ухо. Оглядываюсь, но, вроде, внимания мы не привлекли. Всем плевать, кто о чём кричит ночью посреди Кофейника.
Я, по крайней мере, надеюсь на это.
– И в конце концов, – снова перехожу на шёпот, – в конце концов, он из моей стаи был. Имею право.