Любой воспитанник Дома непременно скажет, что компания в его стае, несмотря на всевозможные загоны и закидоны состайников, которые приходится терпеть, - собралась как на подбор. Вот и седьмая не исключение из этого негласного и неписаного домовского правила. Ящерицы - ребята что надо: смекалистые, любознательные, мастаки на все руки, и ни на кого в Доме больше не похожие. Они не верещливые мартышки Логи, и не лютая свора Псов, и не стайка черно-черных Птиц, с каждым днем все сильнее и драматичнее упивающихся собственным унылым го... рем. Иногда Ловец думал, что ни в какой другой стае, кроме Ящериц, он бы больше не прижился.
... Иногда, впрочем, он думал и наоборот: куда бы из их Машинариума свалить подальше. И на подольше.
Потому что банальная полуденная скука могла сделать из любой "ящерицы" хоть "лога", хоть "пса", хоть "птицу".
- Что это мы тут такое читаем? - Кнопка пропихнул голову между его рук, держащих книгу, и уткнулся носом чуть ли не в самый корешок, - "Между теми, кто может спать, и теми, кто не может, пролегает целая бездна"... Ах, как символично! Ну прям про тебя же писано!
Многие истории в Машинариуме, дурные и суматошные, начинались именно с Кнопки.
- Уйди, - буркнул Ловец, соображая, как бы исхитриться и чтения не прерывать, и по кнопкиному затылку книжкой попасть.
- Кто это с тебя романы пишет?
- Стивен Кинг, - ответил Дог Кнопке, не догадавшемуся посмотреть на обложку. Причем ответил даже не подъезжая к кровати, вот чему Ловец всегда завидовал, так это его отличному зрению, - кто же еще. Ты когда-нибудь видел, чтобы он читал что-то другое?
Иногда Машинариум, несмотря на его размеры, оказывался тесноватым. И дело было вовсе не в вещах, захламляющих углы.
Ловец крутнулся к изножью кровати, ... чтобы наткнуться там на Капитана, немедленно все раскритиковавшего:
- В твоем возрасте пора интересоваться более серьезной литературой и более серьезными авторами. Советую почитать Ремарка, он пишет о правильных вещах правильными словами, - несколько чопорно посоветовал Капитан, - Завязывал бы ты с этими ужастиками. Начитаешься всякой ереси, а потом всю ночь вертишься, с ночником в обнимку. Если бы Кинг подглядел хоть один из твоих ночных кошмаров, он бы сам... эй. Ты куда?
Капитан, Кнопка и Дог проследили за тем, как Ловец поднялся с кровати, порывшись в ящике, отыскал старенький замызганный библиотечный абонемент, втиснул его между страниц книги в качестве закладки и открыл дверь комнаты.
- Обиделся, что ли? - Капитан пожал плечами.
- Нет, - Ловец обернулся на пороге, чтобы послать Ящерицам обнадеживающую улыбку: не обиделся. Своим спускается гораздо больше, чем чужакам; кому-нибудь другому Ловец уже давно затолкал бы подобные комментарии и советы, как писал великий, туда, где солнце не светит.
- Но серьезно, ребят, задрали вы что-то со своими подъебами.

*
Библиотека объявлена исключительно женской территорией? Что ж, наверное, был в этом какой-то свой резон. Наверное, этот храм знаний, книг, уединения и тс-с-с, тишины выстраивался не для мальчишек: этих шумных, проказливых, наглых, неуклюжих и угловатых существ, так и норовящих то капнуть чем-нибудь жирным со своего бутерброда прямо между страниц новенькой книги, то кресло как-то шумно отодвинуть, то стол мимоходом задеть, а то и забраться на этот стол и начать откровенно и нелестно высказываться о Шекспире, о... Шекспире или об обоих сразу.
Таким вход в библиотеку и читальный зал был заказан. Таких милые девушки - суровые жрицы из своего храма гоняли яростнее, чем сама библиотекарша.
И потому Ловцу, когда ему хотелось сбежать в читальню от настырных комментариев и критики своего литературного вкуса (и без того сомнительного), приходилось быть менее шумным, наглым и неуклюжим, чем он привык быть. Дабы не навлечь на себя гнев жриц.
Тишина в библиотеке стояла просто мертвая, по крайне мере, любой начавшийся шепотливый разговорчик в ней тут же конфузился и умирал. Где-то между стеллажей притаилась тихоня Стрекоза, осторожно поблескивая заколками в волосах, совсем как ее озерная родственница - крылышками. В тишину, изредка тревожащуюся шелестом переворачиваемых страниц, тупым ножом тыкался мерный и сухой стук каблуков: где-то среди столов вышагивала Инкивизиция, то одному, то другому отпуская замечания по поводу осанки или загнутых уголков страниц.
Ловец подмигнул одной, чинно опустил глаза в пол перед второй: я сегодня пай-мальчик, дорогуша, хоть и в неглаженной рубашке, - и принялся искать себе место посвободнее и поукромнее, куда можно было бы забиться и отгородиться "Бессонницей" ото всех Инквизиций Дома и прочих поборниц порядка.
Небольшая ниша с расположенной под ее аркой банкеткой была как раз таким местом - укромным и удобным. Проблема в том, что оно было занято. Там как раз пристроилась та, которую Ловец чуть было не принял за одну из воспитанниц. Впрочем, Сьюзи, преподшу литературы, несложно было спутать с кем-нибудь из их девчонок-скромняшек, знать ничего не желавших ни о макияже, ни о маникюре, ни о коротких юбках, и считающих, что естественность - это лучшая красота. Не про всех, конечно, можно было такое с уверенностью сказать, но даже и без косметики Сьюзи была вполне ничего себе. Вот только уж очень "девчонкой" при этом, совсем не для своих лет и не для своего статуса. Рядом с ней за училок сошли скорее те же Длинная Габи или Бедуинка - ровно до того момента, когда каждая из них открыла бы рот. А в том, что на своих уроках она несла не доброе-разумное-вечное, а чушь или нудятину, Сьюзи нельзя было упрекнуть. Согласитесь, это нужно уметь - так преподнести Данте, Шекспира, да и про себя не забыть, чтобы класс заткнулся хотя бы на пол-урока, и вовсе не потому, что вдруг стало не о чем поболтать. Рассказы Сьюзи было интересно слушать. Ловец почти не засыпал на ее уроках; иногда ему даже удавалось впопад отвечать ей, а не по-совиному хлопать глазами, пытаясь вспомнить хотя бы конец вопроса.
Он немного потоптался перед нишей: насколько прилично будет без спроса подсесть к преподавателю? Но потом решил, что раз отдельных читален для преподавателей, как тех же столовых или уборных, пока еще не выстроили, то невелика и важность.
- Не помешаю? - это был вопрос, как говорится, чистой риторики, потому что Ловец уже успел кинуть на банкетку рюкзак и достать оттуда Стивена Кинга. Чисто из любопытства он перевел глаз на книгу Сьюзи. Посмотрел на свою, потом еще раз на ее. Усмехнулся: неожиданно. В руках преподши находилась книжка-близняшка: Стивен Кинг, "Бессонница". Разве что одета эта "близняшка" была чуть попригожей и поновее; томик, доставшийся ему, почти в руках рассыпался. Надо будет на досуге подклеить, что ли...
- Не знал, что после Данте с Шекспиром вас потянет на кинговские "ужастики", - Ловец прошелся ногтем по нечитанным страницам книги Сьюзи, - А как же "серьезная" Эрих Мария Ремарк? Или серьезный... Это он или она вообще?

Отредактировано Ловец (2014-09-02 11:23:11)

Она и на банкетке-то сидела совсем по-девчоночьи: подобрав под себя разутые ноги, оставив туфли рядом с кружкой чая на полу... Только что с подушкой не обнимается. Устроилась тут, как у себя дома, понимаешь...
Как у себя Дома.
Совсем не получалось представить, чтобы те же Крестная или Душенька взгромоздились бы на диван или в кресло вот так, с ногами, скинув обувь.
Ловец знал (все от того же Кинга), что Дом нарек их учительницу "Сюзан Дельгадо", как героиню "Колдуна и кристалла". Но домовцы любили сокращать ее звучное прозвище до фамильярненького "Сьюзи". "Сьюзи" - та, с которой можно общаться на равных и позволять себе чуть больше, чем с другими взрослыми в Доме. "Сьюзи" - та, которую все любят больше остальных учителей и которую никто не воспринимает всерьез. "Сьюзи" - ленточка в косе, легкомысленный кружавчик на оборке юбки: захотел - вплел, расхотел - оборвал...
Все звали ее "Сьюзи", а сама Сюзан Дельгадо, казалось, не имела ничего против. Видимо, и ей нравилось чувствовать себя "равной" домовцам, одной из них.
- И да, Ремарк - мужчина.
С деланным простодушием Ловец развел руками: мол, мужчина так мужчина, мы гимназиев не заканчивали и в институтах не обучались, где уж нам в такие тонкости посвященными быть. Левый стеклянный глаз упирался взглядом прямехонько в Сьюзи. На самом деле Ловец знал, что Ремарк - мужчина: благо всезнайка Капитан его уже трижды поправлял. Вопрос Ловца был проверкой: ему хотелось знать, как Сьюзи отреагирует, что и как ему ответит. Прочие учителя в Доме, выглядящие старее Сюзан и относящиеся к ученикам гораздо черствее, Ловец замечал, не упускали возможности втоптать кого-нибудь из них в грязь подковами своей эрудиции. И плевали они с высокой колокольни на свои же педагогические принципы. До сих пор из уст в уста передавался рассказ, как их историк, на людях ханжа, а в душе сущий пошляк и греховодник - словом, тот еще старый козел, однажды выдал такое прямо на своем уроке: "Настоящий интеллектуал - тот, кто отличит Гоголя от Гегеля, Бебеля от Бабеля, а кобеля, Габи, милочка, - от кабеля".
- Мария - имя матери писателя, после ее смерти память о ней он увековечил в своем псевдониме.
Возможно, Сьюзи и была простушкой, но притворщицей, мило улыбавшейся ему и втайне хихикавшей над его незнанием, она не была точно. Как и на своих уроках, она не стала корчить из себя ходячую энциклопедию, а спокойно и обстоятельно пояснила, что да как. Никакой иронии и никакого снобизма Ловец в ее ответе не распознал. Потому и улыбнулся ей уже дружелюбнее.
- Если честно, я не думала, что кто-то, кроме меня, серьезно воспринимает Кинга.
- Это да. Как же иначе-то. Сволочь он, конечно, изрядная, - Ловец пожал плечами, - Сперва нарассказывает про своих героев всякого интересного, хорошего, жизненного, дождется, пока ты к ним привыкнешь и даже их полюбишь, а потом - вжик! - парень провел ребром ладони по шее, - Одного за другим. Разве ж так по-человечески?
Но... не воспринимать всерьез этого парня опасно. Это ведь вы вроде говорили нам, что хороший писатель знает все и про всех? Ну вот, а Кинг даже свою "Бессонницу" писал про нас с вами, про  всех, кто живет в Доме. Что, не верите? Ну вот смотрите, - Ловец забрал у Сьюзи книгу, пролистал несколько страниц, - "…они говорят рассудительно и убедительно, они обаятельны и милы, и часто бывает, что практически невозможно разглядеть под всей это мишурой их сущность, а сущность их такова – они безумны, как мартовские зайцы"... Ну, это про наших Покойников как есть: всем прочим не хватает их обаятельности, милости и убедительности, а так это вообще про кого угодно можно было бы сказать. Что у нас там дальше?
Он отлистал еще с десяток.
-"…не стоит жаловаться, что теперь ты спишь только три-четыре часа, лишь потому, что всю жизнь ты прожил с дурацким убеждением, что человеку этих часов полагается шесть или семь"... Ну, а это вот прям про меня, - Ловец растянул губы в широкой и кислой улыбке, - Как знал - как знал... С ума сойти, до чего точно, сколько сарказма, а главное, сколько горькой иронии.
Мелькнула еще парочка перевернутых страниц.
- "Можешь представить, насколько иным был бы мир, утони Гитлер в детстве в ванной? Ты можешь считать, что в таком случае мир изменился бы к лучшему, но, уверяю тебя, тогда мир вообще перестал бы существовать"... Ой, да не вы ли это ему надиктовывали? - Ловец усмехнулся куда-то в костяшки пальцев, - Не знаю, как на самом деле, а лично мне вы кажетесь человеком, не строящим иллюзий и не тешащимся пустыми надеждами. Вы принимаете мир таким, какой он есть, и не фантазируете на тему "Что если". История не знает сослагательных наклонений, да и реальность их не очень любит.
Ловец снова наугад раскрыл книгу в произвольном месте.
- "Как будто, подумал тогда Ральф, выход на пенсию был чем-то сродни поцелую вампира, который открывал тебе путь в мир, навечно застывший между жизнью и смертью — когда ты уже не живой, но еще не мертвый. И если подумать, то это, наверное, недалеко от истины"... Эхехе, откуда он узнал кличку Эр Первого?? Ну да ладно, все равно с ним Кинг малость промахнулся. Ральфу бы только и мечтать, что дожить до пенсии, - фыркнул Ловец, - Он может расхаживать по коридорам с суровым видом и катоновским взглядом, а ведь все знают, как мы его, в действительности, достали и что ему ни до чего здесь нет дела.
С этими словами он вернул книгу учительнице.
- Спасибо, конечно, но мне бы свою не помешало подклеить..., - Ловец продемонстрировал съемную цветную обложку, от которой словно кто-то отгрызал маленькие кусочки в течение долгого времени.
- Вот именно! - громыхнул над ним сердитый голос Инквизиции, дошедшей до их ниши, отчего парень невольно втянул голову в плечи, - Еще как не помешало бы. Почему ты так долго тянул с этим? Ты посмотри, во что ты превратил книгу!
Суровый библиотечный закон: через сколько бы рук ни прошла книжка - кто последний ее взял, тому и отвечать за все грехи и измывательства над ней предыдущих хозяев. И было что-то такое в голосе, интонациях и словах Инквизиции, что заставляло остальных не шикать на нее за неуместно громкие нотации в тихой читальне, а вместо этого возмущенно оборачиваться на Ловца: но ведь и правда, каков изверг!
Ловец неслышно проворчал "Да подклею я, подклею" в ее спину, настолько широкоплечую, что думали, будто Инквизиция пододевает под свой строгий пиджак вешалку, и скорчил гримасу - опять же, когда она отвернулась. Корчить рожи в ее гипсовое лицо - такое же бледное и такое же твердое - было слишком уж жестоким дело. Не говоря уже о том, что небезопасным.

Все-таки было что-то ужасно милое и уютное в том, чтобы сидеть вот так и болтать с кем-нибудь о читаемом и прочитанном. Что примечательно - болтать с учителем: так-то, во внеурочное время разговоры обычно не заходили дальше домашних сочинений, успеваемости, оценок, опозданий и поведения на уроке. От таких случаев сам Дом начинал казаться чуть больше домом и чуть меньше - Серодомьем. В их жизни существовал он, существовала Изнанка, существовала - где-то далеко и зловеще - Наружность... Ну а еще существовал другой, совершенно особый и обособленный мир, хрупкий, шуршащий и шелестящий между страницами, и если он и был кем-то когда-то всего лишь выдуман - это не делало его менее осязаемым и реальным, чем та же Изнанка. По сути, он ни для кого не был запретен и заперт, ключики от его дверей были доступны каждому, да вот только не все так уж жаждали в него соваться. В этом книжном мире частенько гостили разве что мечтательная Русалка, Стервятник, бряцающий своими ключами и отмычками от всего на свете, показушник Шекспир, который любил набрать в горсть стихов из разных времен и разных народов и пылью пустить их кому-нибудь в глаза, да еще вот - она, Сьюзи. Сюзан Дельгадо. Сама словно не рожденная в их реальном, таком непродуманном, скучном и обыденном мире, а выдуманная для книги и удивительных приключений все тем же Стивеном Кингом.
До сих пор Ловец как-то и не задумывался над тем, а какие книги читает Ральф на досуге? Или Ящер? Ну, или та же Крестная? Неееет, с ними о таком точно не разговоришься и так просто, на одной и той же закладке в книге не встретишься.
Сьюзи странная. Но ее странность была такова, что ее хотелось разглядывать пристальнее, а не закрывать вместо этого лицо руками.
- И еще раз спасибо, - Ловец поднялся со своего места, - Не хочется вас утруждать. Впрочем, хотите сделать доброе дело, - тут он не удержался и лукаво подмигнул Сьюзи, - не спрашивайте меня на следующем уроке. Честно, вашего Ницше я прочитал, да только все равно не понял ни-хре-на. И знаниями вряд ли смогу блеснуть.
Он уже знал, куда ему дорога с его потрепанной библиотечной страдалицей. Прямиком в пятую комнату.

*
Дверь ему открыла Бедуинка - дама смуглая, знойная, в теле и не обремененная лишним интеллектом. Почти идеальная, словом. Ловец вздохнул и еще раз мысленно обругал извращенца Слепого из Четвертой: это ж надо было так свои собственные законы-то состыковать, а. Вот и превратил всех девушек Дома в фарфоровых кукол: мол, ходить вокруг них можно, глазеть тоже можно, а вот руками - ни-ни, не трогай!
- Я к Стрекозе, - сообщил Ловец ей, или точнее, ее аппетитной сдобно-пышной груди, колыхнувшейся от томного вздоха в вырезе упруго натянувшейся майки, - Пускай выйдет на минутку, мне по делу.
Через минутку в коридор выпорхнула его застенчивая темноволосая приятельница.
- Привет, козочка-Стрекозочка. Слушай, подсоби, а? - Ловец виновато улыбнулся, протягивая ей "Бессонницу": такой вот я безалаберный книгочей, что ты будешь делать, - Ее нужно подклеить так, чтобы мне в следующий раз обменяли эту книгу на какую-нибудь другую, а не пинком бы выкинули из библиотеки. Сможешь? За это с меня... эээ, да все, что захочешь с меня за это.

Как впоследствии вспоминал Ловец, тот день он, в целом, помнил весьма смутно. Да и вообще, сам был рассеяннее и невнимательнее, чем обычно: организм продолжал компенсировать себе недоспанные его хозяином ночные часы, считать разгар дня за начало утра, и знать больше ничего не хотел.
Конечно, все это сыграло свою роковую роль.
Ловец помнил, как во время большой перемены пришел в читальню, бросил сумку на диванчик и, раскрыв учебник на нужной странице, попробовал чего-нибудь поучить. Ха! Точнее, поклевать над ним носом: все-таки, откровенно говоря, пришел он сюда не столько в поисках знаний, сколько в поисках ти-ши-ны (галдящие в коридорах Логи на большой перемене даже мертвого из могилы поднимут, какое уж с ними "спокойно подремать на подоконнике"), ну, и еще - дождаться Стрекозу, забрать у нее подклеенную "Бессонницу" и вручить в качестве своей благодарности закладочку на магнитах с "Алисой в Стране Чудес" (пустячок ведь, а приятно?).
"Вот, одежку можешь забрать уже сейчас, - сказала она ему тогда, - а с твоей бедной покалеченной девочкой придется подождать пару деньков. Придумай лучше, на что пока надеть склеенную обложку. Например, на это?".
И указала на дневник Ловца, выглядывающий из полурасстегнутой сумки.
"На это?" - переспросил Ловец.
"Ну да. Почему бы и нет, - Стрекоза пожала плечами, - Сгодится любое, лишь бы был хороший твердый переплет. Что у тебя там, в ней?"
"Эээ... ничего", - Ловец вскинул брови. В самом деле, ничего такого в той записной книжке у него не было. Это "ничего" занимало строк по двадцать с каждой страницы, и было это "ничего" хоть и кратким, но весьма информативным. Особенно для случайного любопытного читателя.
Так что он и сам не понял, зачем тогда послушал предложение Стрекозы и надел обложку с "Бессонницы" на свой дневник. Как ему вообще в голову взбрело? Уже после Ловец, кусая если не локти, то более доступные костяшки его беспокойных пальцев, признавал, что это была определенно не самая лучшая его идея.
Ловец помнил и то, что на столе, который был придвинут к дивану, уже вроде были разложены чьи-то вещи, и даже "Бессонница" среди них была оставлена такая же, как у него, именно в такой же обложке, но тогда он не придал этому большого значения. Подумал только, что, скорее всего, это вещи Сьюзи, которая куда-то отошла ненадолго. Время шло, Ловец без особого интереса читал учебник, прихлебывая кофе через строчку, уже даже не замечая, что он не улавливает смысла прочитанного и не различает вкуса напитка.
Большая стрелка на часах успела переползти с четверки на восьмерку, а значит, пора было собираться на урок биологии. Ловец вернулся к своему столу, уже с томиком Кинга, починенным бережными ручками Стрекозы, не глядя взял со стола - какую-то - предположительно свою книжку в обложке "Бессонницы" и запихнул в сумку.

*
Уже под вечер, оказавшись в Машинариуме, Ловец достал из сумки библиотечный томик Кинга, свой дневник в обложке "Бессонницы", еще раз полюбовался на работу рук Стрекозы, проделанную чистенько и старательно (вон какая опрятная стала обложка, и не скажешь ведь, что рвалась и махрилась!).
- Ну что, страдалица наша и мученица, пора возвращаться в свою шкурку, - проговорил он удовлетворенно и снял с записной книжки подклеенную обложку. Затем посмотрел на то, что под ней скрывалось.
В первый момент он просто ничего не понял.
Это был не его дневник.
Под обложкой "Бессонницы" находилась библиотечная книга Стивена Кинга "Бессонница". Еще одна. И хотя это было убийственно логично, но...
Ловец перевел взгляд с одного томика на другой, точно такой же.
- Н-но... как же... где же тогда...
"И грянул гром", - молчаливо возвестил в полной тишине Рэй Бредбери, со своей полки и корочки своего тома.
Ловец опустил рюкзак на кровать и принялся выкладывать из него все вещи, одну за другой, сначала вялыми, медленными, как во сне, движениями, которые под конец ускорились так, что состайники только и успевали следить за мельканием его рук. Господи-Господи-Господи, да где же он мог его оставить... да как же он мог так опростоволоситься!
Ловец перетряхнул сумку до дна, вывернул ее наизнанку, вместе с каждым карманом. Слепо пошарил в куче вываленного на кровать барахла. Пришел черед пледа, который он сдернул, не обращая внимания на то, что половина вещей просыпались на пол.
- Что-то потерял? - заметил ему Капитан со своей кровати и сам же себе ответил не без удовольствия, - Что-то потерял, однозначно.
- В таком срачельнике мы скоро не вещи, а людей терять начнем, - согласился Волк и зевнул, - Эта комната просто вопиёт, слышите? - он наигранно встрепенулся и приставил к уху ладонь, - "Приведите меня в порядок или я за себя не отвечаю!". Гляньте, будьте добреньки, кто же у нас там сегодня дежурит, по графику?
До Ловца, в нарастающей панике метавшегося по комнате, никому особо не было дела. Как, впрочем, и ему в этот непростой и трагический момент до всех присутствующих. Он продолжал наводить в комнате еще больший бардак, бездумно и бесцельно: он и сам знал, что оставил свой дневник не здесь, просто пока почему-то не мог это понять. "Если кто-нибудь сподобится его где-нибудь подобрать..., - Ловец одним движением смел с полки книги вместе с пылью и Бредбери, - "Если хоть кто-нибудь хоть что-нибудь оттуда вычитает...".
Ловец замер, затем с размаху опустился на кровать так, что та скрипнула, и зарылся руками в волосы, убрав их со лба, так что между пальцев стали нелепо торчать пряди и пучки.
"Как ужасно и обидно, когда понимаешь, что весь Дом вот-вот узнает обо всех твоих маленьких секретах. Не правда ли? - проворковала ему совесть, как всегда, бесчувственная ко всем его бедам и, как всегда, приберегшая свои нотации на самое "невовремя", - Кажется, я где-то уже слышала подобную историю. Про Македонского и его личное дело, помнишь? Ну, и каково теперь тебе быть ее героем? Каково бегать по Дому, просто-таки ощущая, как у тебя дымятся волосы на голове?"
Как бы ни был подчас нелеп и ужасен Дом, некое понятие Высшей Справедливости оказалось знакомо и ему. И на расправу он тоже оказался скор.
Толика сочувствия к Ловцу нашлась только у Кнопки, тоже уже несколько дней грустившего о паре мелочей, пропавших из его мешка.
- Ну ладно, не горюй, - он подошел к сидевшему на кровати и уставившемуся на свои кеды Ловцу, - Как потерялось, так и найдется...
За свою участливость Кнопка был вознагражден на месте: Ловец подхватил концы его воротника, чуть не разодрав, и оторвал парнишку от пола, благо при его весе сделать это было совсем несложно.
- Признавайся, ты стырил? - прорычал он сквозь стиснутые до скрипа зубы и провез Кнопку спиной по стене чуть повыше, - Говорил я, что с твоими ручонками загребущими сделаю, если еще раз полезешь к моим вещам, или не говорил?!
- Отцепись! - заверещал Кнопка, испуганно тараща глаза и вырываясь изо всех сил. Даже царапинку на сжимавших его воротник пальцах оставил - тонкую, жалкую, какую-то котёночью, - Ничего я у тебя не брал, слышишь!
- Ну-ка остынь.
Теперь уже Ловца схватили за плечо и не особо учтиво развернули к стене. Освобожденный Кнопка забился в угол, Ловец злобно сверкнул глазами на вступившегося за воришку Капитана. Но разжигать конфликт дальше не полез: драться Капитан тоже умел будь здоров. Точнее, будь с фонарем под глазом.
- Ничего он у тебя не крал, - холодно сказал Капитан, - Следить надо за своим имуществом лучше.
Ловец перевел дыхание. В его глазах почти не осталось ярости - она потухла быстро и сменилась отчаянием.
- Мне пиздец. Мне теперь точно пиздец, понимаешь?
Капитан сомкнул веки в знак согласия; словно только этого он и дожидался, пока Ловец передергается, перепсихует и будет готов к тому, чтобы с ним поговорить по-человечески.
- Идем, на пару слов, - он положил руку на плечо Ловцу и вздохнул с видом старшего в семье, у которого куча младших братьев и каждый день с кем-нибудь из них что-нибудь да случится. И кто бы только знал, как часто у Ящериц в седьмой все складывалось именно так.
Ловец понуро поплелся вслед за Капитаном.
- Да что ты такого потерял-то? - наконец не выдержал и Волк, тоже впечатленный его ураганно-комнатными метаниями.
Ловец обернулся к нему с абсолютно убитым видом:
- Поверь, лучше тебе не знать.

*
- И всей нашей стае теперь тоже пиздец, - добавил Ловец ложку дегтя в бочку мазута, когда они вышли в коридор.
- Ладно-ладно, не раздувай, - поморщился Капитан, - Терпеть этого не могу, ты же знаешь. Давай-ка лучше по делу, что конкретно у тебя пропало? Травка? Таблетки? Алкоголь? Еще какая-нибудь запрещенная передачка Летунов? Пауки уже в курсе? И Акула?
- Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет, - Ловец несколько раз отрицательно качнул головой в ответ на каждый вопрос, - Никакой травки и никаких Пауков. Но я потерял одну действительно. Важную. Вещь, - проговорил он, останавливаясь на каждом слове.
Капитан понимающе кивнул, по-прежнему ничего не понимая.
- Волк меня убьет, - тихо проскулил Ловец, упершись лбом в стену, - Убьет и выкинет труп подальше на Изнанку, чтоб в комнате не вонял. Хех, я бы и сам это с удовольствием сделал...
Капитан только еще раз вздохнул: если Ловец завел речи о всяких Изнанках и суициде, значит, дело и правда плохо.
- Ну хорошо. Постарайся вспомнить, когда эта Действительно Важная Вещь, - выговорил Капитан, подражая Ловцу, - была в последний раз у тебя в руках. Да, именно когда, а о "где" поговорим после.
- Хммм. Кажется, - Ловец наморщил лоб, - кажется, это было до похода в читальню... или даже после?... Слушай, я плохо спал, я сегодня весь день, как зомби, хожу!
- Значит, ты сидел в библиотеке. А потом принес домой... чужую книгу вместо своей Действительно Важной Вещи. Возможно, потому, что книга и Вещь были чем-то похожи? - принялся проявлять чудеса дедукции Капитан, - Ты ведь не Кнопка, тащить все, что плохо лежит? Подумай, чем одно могло быть похоже на другое. Возможно, все дело в этом.
Ловец какое-то время стоял, уставившись в одну точку перед собой. Капитан уж было решил, что полезнее сейчас было бы отправить его отсыпаться, а не заставлять думать, когда во взгляд Ловца вернулась осмысленность, и он резко дернул головой в его сторону:
- Обложки. На книгах были одинаковые обложки. Но... "Бессонницу", насколько я знаю, сейчас читает только... Сьюзи, преподша по литературе. А значит, мой дн... моя Вещь оказалась у...
Ловец не договорил и снова развернулся лбом к стене.
- Знаешь, я был неправ, когда говорил, что мне пиздец. Вот ТЕПЕРЬ - мне действительно пиздец. Окончательный и бесповоротный.

*
Постучавшись в комнату Сьюзи, Ловец стоял и дожидался, пока ему откроют. Терпеливо, насколько мог, а моглось ему это сейчас неважно. Он даже не знал, что хуже: его дневник, попавший в лапы в Логам или дневник, попавший к Сьюзи, а от нее - не исключено, что и прямиком к Ральфу. Конечно, к кому еще молоденькой преподавательнице, окончательно растерянной и сбитой с толку, бежать за помощью и советом, как не к своему старшему товарищу? Даже если эта учительница и мечтала (как и всякий из их братии иной раз), чтобы какой-нибудь воспитанник открылся ей, во всем своем откровении, без притворств и утайки - вряд ли она ожидала, что ее мечта сбудется ВОТ ТАК. А Ральф... Ловец представил, как этот вечно хмурый, камнелицый тип читает историйку, писанную в лучших традициях приключенческих романов, об их с Волком веселой, ловкой авантюрке с личным делом Македонского, из его дневника, и тихо застонал. Что он с ними сделает?...
Шаги за дверью комнаты Сьюзи все не раздавались и не раздавались. Ловец начинал подумывать, что ее там вообще нет и что надо, наверное, было бы прихватить кнопкины отмычки, чтобы быстренько отпереть замок и унести дневник из комнаты, пока она не вернулась... Но скрежет с той стороны в замочной скважине разрушил и эти его надежды.
- Вечера, - хмуро поздоровался Ловец, - Извините, что поздно. Бессонница что-то одолела, - многозначительно пояснил он, - И к тому же я... Ох, еще раз извините, я войду?
Не дожидаясь разрешения, Ловец, по-кошачьи отеревшись хребтом о косяк, протиснулся в приоткрытую дверь и передернул плечами.
- Не люблю спиной к ночному Дому стоять.
В руках Сьюзи Ловец увидел свой дневник и недолго думая достал из-за пазухи ее книгу.
- Вот уж не знаю, сколько страниц вы успели прочитать, прежде чем сообразить, что перед вами не совсем-то Кинг, - сухо проговорил он, - Я по ошибке унес из библиотеки вашу книгу, я допустил оплошность. Прошу прощения, - он протянул Сьюзи ее томик "Бессонницы", - И я очень хотел бы получить назад свой дневник.

Какая-то странная резь между век беспокоила Ловца, и он стоял и все не мог понять, в чем дело. Пока не обнаружил, что уже несколько минут смотрит Сьюзи в глаза не мигая. Смотрит, тщетно пытаясь отыскать в них хотя бы тень вины. Не сожаление, не сочувствие, не потерянность и какую-то неловкость, а именно вину за содеянное. Неужели?...
- Значит, что-то оттуда вы таки вычитали? - переспросил Ловец, поигрывая страничками своего вновь обретенного дневника, - Заметили, что это не роман Стивена Кинга, взятый вами из библиотеки, и все-таки продолжили читать? Не кажется ли вам, что заниматься такими вещами немножко совсем неэтично?
"Так вот каковы ваши хваленые порядочность и честность, - так и хотелось бросить ей в лицо, - То, что стремитесь воспитать в нас и привить нам вы, взрослые, умные, сознательные, - нарушаете сами при первом же удобном случае!...
Это и многое другое, что Ловец горел желанием высказать Сьюзи, ему пришлось проглотить молча и прикусить язык. Только ноздри у него раздувались от возмущения и обиды - больше на самого себя. Он ждал, что Сьюзи вот-вот не выдержит таких разговорчиков на своем пороге и сама пригвоздит его к месту взглядом, как у Крёстной: "Да только не с тобой, наглый дрянной мальчишка, шарящийся в чужих документах, мы будем разговаривать об этичности!".
Но этого не произошло. И хотя молодая учительница сейчас смотрела на него в ответ куда более серьезно и строго, чем обычно, - таким взглядам, коими обладала главная воспитательница девушек Дома, ей еще учиться и учиться. Пока той же Инквизиции они и то удавались лучше и выразительнее, чем ей.
- Надеюсь, вы ничего не хотите спросить или сказать о прочитанном, - Ловец спрятал руки под мышки, вместе с дневником, - Потому что я, сами понимаете, не собираюсь отвечать ни на один ваш вопрос. Но... раз уж все так по-идиотски вышло... я хотел бы вас попросить кое о чем. Думаю, я имею на это право.
Он помолчал.
В этот момент любому бы, кто увидел бы их со стороны, показалось, что девушка, которая едва доставала воспитаннику до плеча, возвышалась над ним самым парадоксальным, обманывающим зрение образом.
- Пожалуйста..., - Ловец изо всех сил старался не терять самообладания, и все же голос, по мере того, как он говорил, у него звучал все тише и начинал дрожать, слова обгоняли одно другое, да и взгляд на Сьюзи снизу вверх у него был сейчас совсем другой, хуже, чем у попрошайки, юродствующего на паперти, - Каким бы странным, непонятным, нелепым или страшным вам ни показалось то, что вы успели прочитать в дневнике - пожалуйста. Не рассказывайте об этом никому. Ни воспитателям, ни ученикам, ни воспитанникам. Даже Крёстной, даже Ральфу, даже Стервятнику. Даже если это покажется вам единственным верным решением. Пожалуйста. Сюзан Дельгадо.
- Ведь этим..., - Ловец провел языком по подсохшему верхнему нёбу, - вы нас всех погубите.
Это "нас", сорвавшееся с его уст, прозвучало глухо, безнадежно, как камень, упавший в пруд и пославший круги по воде. Кого они должны были задеть? Его? Волка? Состайников? Всех остальных домовцев? Воспитателей и учителей? Не исключено. Но, как тот же камень, пошедший ко дну, оно более не требовало никаких пояснений.
- ... и себя тоже, - добавил Ловец и даже удивился: оказывается, ему было страшно не только за себя, за своего вожака и свою стаю, но и за нее, Сьюзи, тоже. С чего бы это? Разве она какая-то особенная? Чем она лучше тех же Ральфа или Крёстной, которые на ее месте тоже бы не постеснялись лезть в чужие тайны, а потом задали бы нарушителям так, что мало не показалось?
- Не связывайтесь, - Ловец покачал головой, - И не ввязывайтесь. Вы можете дать мне честное слово? И могу ли я верить ему?